8938 км
Вся машина облеплена трупами божьих коровок. Я сначала подумал, о чёрт побери, плохой знак, не может быть ничего хорошего в том, когда такое происходит, но мне потом объяснили, что это нормально, здесь эпидемия божьих коровок, нашествие, которое длится уже больше двадцати лет.
Я, конечно, такого никогда не слышал, поэтому уставился на мужика в ожидании продолжения. Внизу течёт Миссисипи, я через пару часов буду в бинокль смотреть, как устало над полями Айовы садится солнце, перед нами расстилается невообразимый пейзаж из берега напротив и многочисленных островков, появившихся из-за помелевшей реки, а мне тут заявляют, что нашествие. Как так?
— А вот так! — говорит мужик и его двойной подбородок желеобразно вторит каждому его слову. Лицо у мужика туповатое. Он напоминает какого-то не особо успешного актёра, я пытаюсь вспомнить фильм, где его видел, но ничего не приходит на ум. Я вижу только капот своей машины с тысячами оранжевых и красных крылышек.
Озадаченный, я признаюсь мужику, как своему психотерапевту, что буквально час назад, как только я въехал в Айову, я испытал большую ментальную травму. Я зашёл в туалет на кемпинге, мимо которого проезжал, и там были ОНИ. Эти твари были под ногами, потолок был залеплен пеленой божьих коровок, они были везде: на унитазе, на стенах, летали в воздухе и садились, как похотливые женщины, мне на лицо. Я в ужасе выбежал из уборной.
Мужик смеётся. От этого его лицо становится ещё тупее, мне становится смешно, я тоже смеюсь, а он, кажется, только ещё больше заводится от моего смеха — и так мы стоим и смеёмся без остановки пару минут над моей психологической травмой. По-моему, это лучшая терапия. Иногда может стать страшно только от того, с какой серьёзностью и чуть ли не суеверной церемониальностью встречают пациентов психотерапевты. Лучше было бы, чтобы человек приходил и они вместе с терапевтом сорок пять минут беспрерывно смеялись. Даже если от проблем это и не избавит, то, по крайней мере, весело проведёшь время.
Мы на секунду затихаем. Внизу слышно, как вдоль Миссисипи громыхает поезд. Прямо у реки идут железнодорожные пути, и я ещё удивлялся, как они строят дома прямо между путями и речкой – им не громко жить в метре от курсирующих составов? Впрочем, я убедился, что человек гибок, как самый искушённый йог, и может привыкнуть ко всему на свете.
— Это Harmonia axyridis, — произносит мужчина, и вдруг его лицо больше не кажется мне таким безнадёжно тупым. Но в каком фильме я его видел? Там что-то было про психушку, а он, по-моему, был одним из надзирателей и ещё под глазами у него были большие тёмные круги.
— ???
— Азиатские божьи коровки. Завезли к нам из Японии двадцать лет назад, уже не помню зачем. А они, как неместные, расплодились и стали процветать.
Осенью, объяснил мужик, в тёплые дни их можно увидеть раз в десять больше, чем сегодня.
— Но сегодня ведь тепло, плюс двадцать пять.
Мужик пожимает плечами.
— Если пару дней такая температура сохранится, то их здесь будут тонны. В это самое время ещё начинается сбор урожая — соевые бобы собирают, и тогда эти божьи коровки совсем теряют голову.
Это понятно. Но я же человек впечатлительный, меня никто не предупредил, что в туалете меня может поджидать нашествие насекомых, повёрнутых на тёплых осенних деньках с соевыми бобами. Хотя, говорят, в малых дозах яд может быть полезен и постепенно себя можно приучить даже к цианистому калию (сомневаюсь), так что чем больше ты впечатляешься, тем, получается, меньше ты впечатляешься. Такой у меня получился айовский коан.
Эти впечатления с лихвой компенсируются живописной дорогой вдоль Миссисипи, по которой я ехал четыре часа, останавливаясь в некоторых из тридцати трёх маленьких старых городков, рассыпанных вдоль речных берегов Миннесоты, Висконсина и вот теперь ещё и Айовы. Я подсчитываю, сколько штатов успел посетить, но сбиваюсь со счёта. В Айове впервые за всё время я чувствую едкий запах навоза с полей. На дорогах практически нет машин, я перебираю радиостанции, ничего не нахожу и снова ставлю с телефона какой-то рок-н-ролл из шестидесятых.