ва ли не по минутам. Это если не считать легенд, слухов, сплетен, домыслов, сумасшедших версий. Да, можно долго рассказывать о последних днях Есенина. Но лучше привести те фразы его, которые были сказаны им именно здесь. Последние фразы. Например, друзьям скажет: "Бежал из чертовой Москвы". С Устиновой неожиданно разоткровенничается: ей он и назвал себя "божьей дудкой". А Эрлиху за день до самоубийства пробурчит нечто и вовсе туманное: "Я здесь, потому что я должен быть здесь. Судьбу мою решаю не я, а моя кровь".
Эрлиху, кстати, и отдаст последнее стихотворение, написанное кровью, которого до 1930 года никто не увидит. Известно, Есенин быстро сунул его в карман пиджака Эрлиха, а когда тот потянулся прочесть, улыбнулся: "Не читай. Успеешь!" Через годы Эрлих признается некоей Каминской: он с Есениным вместе договорился покончить с собой; он должен был прийти к поэту в гостиницу, но не пришел. "Когда же я спросила, как это случилось, что он не пришел, - пишет Каминская, - Эрлих... был очень смущен".
Вольфа Эрлиха, когда-то не бездарного поэта, расстреляют в 1937-м, он уже ничего не ответит нам - потомкам. Но в воспоминаниях его осталась одна загадочная фраза: "И наконец, пусть он (Есенин. - Авт.) простит мне наибольшую мою вину перед ним, ту вину, которую он знал, а я знаю". Кто только не ломал голову над этой фразой? Считают, что фраза должна была заканчиваться иначе - ту вину, "которую он не знал, а я знаю". Это "не" даже внесут потом в переиздания книги Эрлиха "Право на песнь"...
Догадку выскажет журналист Вержбицкий, хорошо знавший Есенина: вина Эрлиха в том, что он не передал Гале предсмертного письма, а из тщеславия заявил, что оно адресовано ему. Галя - это Бениславская.
Что ж, похоже на правду. Ведь Бениславской незадолго до этого Есенин напишет, как мог написать только единственному другу: "Не надо мне этой глупой шумливой славы, не надо построчного успеха. Боже мой, какой я был дурак. Я только теперь очухался. Все это было прощание с молодостью..."
Прощание, обернувшееся прощанием с жизнью...
"Ах, доля - неволя, глухая тюрьма. Долина, осина. Могила темна..." Это не стихи Есенина, это песня, которую он несколько раз принимался петь в 5-м номере "Англетера". Она ему в тот год страшно нравилась.
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, -
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
27 декабря 1925 года