Терешковец.


Гео и язык канала: Беларусь, Русский
Категория: Книги


Павел Терешковец, беларусский писатель, автор романа «В бреду».
Личка: @grapemile
Инстаграм: www.instagram.com/pavel.tereshkovets
Веб: www.tereshkovets.com

Связанные каналы

Гео и язык канала
Беларусь, Русский
Категория
Книги
Статистика
Фильтр публикаций


На днях ехал по Убуду без шлема, издалека увидел полицейских, но писательское любопытство и интерес к новому опыту сделали своё, и я решил не надевать шлем и посмотреть на всю «кухню» изнутри.

Разумеется, меня остановили. Попросили пройти в близлежащее здание. Там была небольшая душная и потрепанная комнатка, в которой мне представили «босса» — строгого балийца, сидящего за слегка покошенным столом с вентилятором, направленным на его хмурое лицо.

Балиец попросил права. Я показал ему свои индонезийские, совсем недавно купленные за сто долларов прямо в полицейском участке, на что он мне сразу отметил, что это хорошо, что у меня местные права. Потом достал большой журнал, полистал его и показал на графу с суммой штрафа – двести пятьдесят тысяч рупий, примерно двадцать долларов. В принципе мелочь, но мне рассказывали, как платили только часть штрафа, ссылаясь на то, что было в кармане. Я решил проверить.

В кармане у меня было сорок три тысячи. Я показал балийцу, на что он только строго засмеялся (да, я тоже не знал, что так можно). Потом резко снова стал серьёзным, отодвинул деньги и сказал, что ему нужна полная сумма. Предложил сходить мне в банкомат снять деньги. Я сказал, что у меня только кредитки и нет дебетовой карты.

Босс включил вентилятор на максимум, отёр пот со лба и заявил, что в таком случае мне нужно будет поехать в суд через две недели в ближайший город, до которого около получаса езды, если нет пробок. Было ощущение, что босс блефует, и я решил подыграть.

— Окей. Куда и когда явиться?

Босс недовольно кому-то махнул рукой.

Подошёл подчинённый босса и вывел меня на улицу. Спросил, оглядываясь по сторонам, сколько у меня. Я сказал, что сорок три тысячи. Он разочарованно вздохнул и предложил пойти в магазин «Indomaret» сделать банковский перевод. Я объяснил, что индонезийской карты у меня нет.

Параллельно я, конечно, улыбался и вёл себя непринуждённо, расслабленно и максимально дружелюбно. Подчинённый о чём-то подумал-подумал и отвёл меня обратно к боссу, которому что-то объяснял пару минут, после чего ушёл.

Я снова выложил наличку на стол. Босс её снова презрительно отодвинул и строжайше сказал:

— Так, забирай это, и ты свободен.

— Свободен? — удивился я. — Это как?

— Посиди сейчас здесь минуту и уходи. Понял?

Мы минуту сидели в гробовом молчании, прорезаемом только шумом вентилятора. Наконец, я сказал:

— Я могу идти?

— Больше никогда не нарушай ПДД, — сказал он безразлично. — Ты свободен.

На улице, когда я садился на байк, одновременно надевая шлем, ко мне подошёл азиат, которого тоже, видимо, остановили.

— Сколько ты заплатил?

Я улыбнулся:

— Нисколько. А ты?

Нисколько? — в голосе его чувствовалась обида на вселенную. — А я двести пятьдесят тысяч…


Чуть позже я останавливаюсь на одном из таких полей и, пытаясь не обращать внимание на душистый аромат навоза и снующих перед глазами насекомых, смотрю, как медленно впивается в землю солнечный диск.


8938 км

Вся машина облеплена трупами божьих коровок. Я сначала подумал, о чёрт побери, плохой знак, не может быть ничего хорошего в том, когда такое происходит, но мне потом объяснили, что это нормально, здесь эпидемия божьих коровок, нашествие, которое длится уже больше двадцати лет.

Я, конечно, такого никогда не слышал, поэтому уставился на мужика в ожидании продолжения. Внизу течёт Миссисипи, я через пару часов буду в бинокль смотреть, как устало над полями Айовы садится солнце, перед нами расстилается невообразимый пейзаж из берега напротив и многочисленных островков, появившихся из-за помелевшей реки, а мне тут заявляют, что нашествие. Как так?

— А вот так! — говорит мужик и его двойной подбородок желеобразно вторит каждому его слову. Лицо у мужика туповатое. Он напоминает какого-то не особо успешного актёра, я пытаюсь вспомнить фильм, где его видел, но ничего не приходит на ум. Я вижу только капот своей машины с тысячами оранжевых и красных крылышек.

Озадаченный, я признаюсь мужику, как своему психотерапевту, что буквально час назад, как только я въехал в Айову, я испытал большую ментальную травму. Я зашёл в туалет на кемпинге, мимо которого проезжал, и там были ОНИ. Эти твари были под ногами, потолок был залеплен пеленой божьих коровок, они были везде: на унитазе, на стенах, летали в воздухе и садились, как похотливые женщины, мне на лицо. Я в ужасе выбежал из уборной.

Мужик смеётся. От этого его лицо становится ещё тупее, мне становится смешно, я тоже смеюсь, а он, кажется, только ещё больше заводится от моего смеха — и так мы стоим и смеёмся без остановки пару минут над моей психологической травмой. По-моему, это лучшая терапия. Иногда может стать страшно только от того, с какой серьёзностью и чуть ли не суеверной церемониальностью встречают пациентов психотерапевты. Лучше было бы, чтобы человек приходил и они вместе с терапевтом сорок пять минут беспрерывно смеялись. Даже если от проблем это и не избавит, то, по крайней мере, весело проведёшь время.

Мы на секунду затихаем. Внизу слышно, как вдоль Миссисипи громыхает поезд. Прямо у реки идут железнодорожные пути, и я ещё удивлялся, как они строят дома прямо между путями и речкой – им не громко жить в метре от курсирующих составов? Впрочем, я убедился, что человек гибок, как самый искушённый йог, и может привыкнуть ко всему на свете.

— Это Harmonia axyridis, — произносит мужчина, и вдруг его лицо больше не кажется мне таким безнадёжно тупым. Но в каком фильме я его видел? Там что-то было про психушку, а он, по-моему, был одним из надзирателей и ещё под глазами у него были большие тёмные круги.

— ???

— Азиатские божьи коровки. Завезли к нам из Японии двадцать лет назад, уже не помню зачем. А они, как неместные, расплодились и стали процветать.

Осенью, объяснил мужик, в тёплые дни их можно увидеть раз в десять больше, чем сегодня.

— Но сегодня ведь тепло, плюс двадцать пять.

Мужик пожимает плечами.

— Если пару дней такая температура сохранится, то их здесь будут тонны. В это самое время ещё начинается сбор урожая — соевые бобы собирают, и тогда эти божьи коровки совсем теряют голову.

Это понятно. Но я же человек впечатлительный, меня никто не предупредил, что в туалете меня может поджидать нашествие насекомых, повёрнутых на тёплых осенних деньках с соевыми бобами. Хотя, говорят, в малых дозах яд может быть полезен и постепенно себя можно приучить даже к цианистому калию (сомневаюсь), так что чем больше ты впечатляешься, тем, получается, меньше ты впечатляешься. Такой у меня получился айовский коан.

Эти впечатления с лихвой компенсируются живописной дорогой вдоль Миссисипи, по которой я ехал четыре часа, останавливаясь в некоторых из тридцати трёх маленьких старых городков, рассыпанных вдоль речных берегов Миннесоты, Висконсина и вот теперь ещё и Айовы. Я подсчитываю, сколько штатов успел посетить, но сбиваюсь со счёта. В Айове впервые за всё время я чувствую едкий запах навоза с полей. На дорогах практически нет машин, я перебираю радиостанции, ничего не нахожу и снова ставлю с телефона какой-то рок-н-ролл из шестидесятых.


Я думал, это миф, но нет, это не миф. Вчера, пока я сидел на нашем патио, во французское окно за моей спиной со всего размаху врезался небольшой красный кардинал. Ошарашенный неожиданной преградой, он озадаченно на меня посмотрел, потряс головой и недовольно упорхнул на соседнее дерево, где отходил от удара ещё минут пять. Так что большие окна это хорошо, но не для всех.


Учитель випассаны в Дэлавере: вам ни в коем случае нельзя писать об этом опыте 🤐

Я: без проблем ✍🏻 (уже пишу третью главу)


Молоденькая кассирша в «J. Crew», пока я расплачивался за гавайскую рубашку, сказала, что я похож на путешественника. Бармен из «Russian Samowar», куда я заглянул отведать давно забытый вкус медовика, спросил, не серфингист ли я случайно. Негр, стоявший на перекрёстке в Гарлеме, когда я возвращался домой, с выпученными глазами показал на меня пальцем и дрожащим голосом сказал, что я пугающе похож на Иисуса.

Иисус-путешественник, не брезгующий словить волну. Неплохо. Хотя я ничего такого, конечно, не планировал.


Всю ночь (буквально! с 12 ночи до 5 утра) под окнами моей студии в Гарлеме кто-то безостановочно блевал, в промежутках постанывая. Я думаю, нет смысла рассказывать, каким крепким сном я спал и какие прекрасные сны мне снились.


Вернулся на днях в Нью-Йорк после випассаны. Ощущения что после возвращения, что во время самого десятидневного курса, мягко говоря, незабываемые. Если вкратце, то как будто прошёл через ад, временами заглядывая во врата рая.

Скоро обо всем напишу по порядку.


Кажется, недавно только, скрестив пальцы, писал тире визуализировал о том, что подал заявку на 10-дневный курс интенсивной медитации (випассана), но в том, что примут, сомнения всё же были.

Потом меня поместили в wait list, а это значит только то, что это ничего значит. Другими словами, как ждал – так и жди дальше.

И я ждал.

Наконец в инбокс плюхнулось письмо из ашрама (центр медитации) – меня всё-таки приняли. И в итоге уже завтра я еду в Делавэр участвовать в чём-то космическом, потому что без интернета и без какой-либо связи с внешним миром дольше, чем на пару дней, я не оставался с 2000 года, когда такого понятия, как связь с миром в твоём кармане, особо-то и не существовало.

А о 10 часах медитаций в день я и вовсе молчу.


Вчера, видимо, в помрачении рассудка, каким-то чудесным образом полувырвал ручку в ванную. Обнаружил уже с утра, когда захлопнул дверь снаружи, и она больше не открывается.

Но вот я всегда говорю – во всём есть свои плюсы, просто иногда надо их повнимательней поискать. Например, за полчаса прогресс от исступлённого дёргания ручки дошёл до использования металлической скобы от вешалки в гардеробе и до пластиковой карты, подёргав которую, я, как в фильме, наконец-то открыл закрытую дверь. Плюс один мегаполезный навык, хотя ручка всё так же бессильно свисает из раскуроченной двери.


Два алкаша из городка Манчестер, Нью-Хэмпшир, возникли словно из ниоткуда, пока я прогуливался на свежем воздухе с кружкой горячей мачи. Они стали хаотично махать руками и просить меня сделать с ними сэлфи.

– Оооо, ты брат Чака Норриса!! Или его сын??? – главный алкаш подозрительно сощурил один глаз.

– Ни то, ни другое, но вы угадали! – ответил я, потому что очень люблю запутывать пьяных людей и смотреть на их реакцию.

Оба нахмурились, но тут второй нашёлся:

– Да пох вообще, Чак или не Чак! У тебя такой вайб… как у рок-н-ролльщика! Давай сделаем сэлфи!

После такого, конечно, я отказать не смог. Жаль только, не попросил их прислать мне это сэлфи.


Пока она исключала, я вспоминал Майами. Там я впервые увидел нечто похожее под тем же названием: «комиссия за обслуживание» и там у меня тоже состоялся разговор, правда, не с официанткой, а с владелицей ресторана. Она долго и упорно разжёвывала мне всю схему. Если вкратце, то инфляция растёт сумасшедшими темпами и, вместо того чтобы повышать цену на блюда, они удорожание включают отдельной позицией в счёт под видом этой самой комиссии.

— Но зачем? — спросил я в недоумении.

— Дело в том, что комиссия не облагается налогом… — объяснила владелица как-то необыкновенно тихо и оглядываясь по сторонам.

Впрочем, я решил, что все эти схемы-махинации мне до фени. Я не знаю, правда ли то, что мне сказала женщина в Майами и действительно ли официантка из Миннеаполиса сожалеет, что забыла меня предупредить. Моё дело — оставить чаевые, раз уж тут так заведено, но есть тонкая грань между предупредительностью и нахальством, и когда лезут в карман, решая судьбу твоих денег вместо тебя, я перестаю чувствовать себя комфортно. В конце концов, если вы идёте наперекор системе и решаете её по-робингудовски одурачить, я только за, но тогда будьте честны и откровенны, пусть клиенты знают о том, что происходит, пусть видят ваши добрые намерения и за это добавляют вам больше чая, чем вы видели в своей жизни. Однако ж нет. Решают, как правило, действовать по-тихому, из-за угла.

— Исключила! — радостно сообщила мне официантка, с облегчением протягивая мне новый чек.

Я улыбнулся, сказал, что десерт, как и само индейское блюдо, были замечательные, и попрощался. Надеюсь, 18% они поделят поровну.


8600 км

Давно пора ужинать, уже восемь часов вечера, но я спустился в холл и пишу на голодный желудок, потому что на голодный желудок пишется лучше всего. По огромной телевизионной панели передают прогноз погоды. Я снова в Висконсине, проскочил Миннесоту и теперь с интересом смотрю, что же будет в ближайшие дни в Канзас-сити, где, если планеты сойдутся, я буду уже через несколько суток.

Именно, кстати, в Висконсине я и застал снежную бурю совсем недавно. То есть я ехал по обыкновенной, но очень и очень красивой осени и внезапно въехал в стену снега. С неба падали куски снеговиков, огромные белые шары скатывались на моё лобовое стекло, обочины были на два метра завалены замёрзшей водой, и я уже думал ну всё кончено, вот я и прибыл в зиму, а осень как таковая от меня ускользнула. Раздразнила и кинула, как это часто делают женщины. Но, что хуже всего, я тут же понял, что и зима тоже женщина. И весна тоже! Чёрт возьми, оказывается, в году только один сезон среднего рода, а всё остальное сплошь и рядом захвачено женским полом. В природе-то, оказывается, матриархат! А вы думали!

Но так же, как я из неё выехал, я в осень и вернулся. В какой-то момент снежная стена резко прекратилась, и я вновь увидел жёлтую листву, ощутил запах перегноя и под ногами на земле проступила влажность. Я с облегчением вздохнул, хотя теплее, откровенно говоря, от этого не стало – всё те же минус пять, только уже без праздничного настроения, которое всему всегда придаёт снег. Вообще, когда был снег, мне сразу показалось, что на дворе шестнадцатое декабря и вот-вот мне начнут дарить подарки, а мои профили в соцсетях станут аккумулировать бесконечные потоки ненужных поздравлений от чужих людей, чьи даже имена мне ни о чём не говорят, не то что лица.

Вроде на выходных как в Канзасе, так и в Миннесоте, так и в Висконсине наступит аномальная теплота, доведя наши термометры до летнего экстаза — под конец октября тут будет плюс двадцать пять. Удивляться? Даже и не знаю, особенно когда в Техасе в январе этого года шёл снег (это тоже передают в прогнозе).

Да, и ещё Миннеаполис. Я зашёл пообедать в известный ресторан индейской кухни, которую никогда не пробовал. Всё было вкусно. Принесли чек. Я не глядя оставил 20% чаевых. А потом всё-таки взял чек и решил посмотреть, что почём. В счету этом оказалась включённой мистическая позиция под названием «комиссия за обслуживание». Я подозвал официантку, которая меня обслуживала.

— А не подскажете ли, милочка, что это за комиссия за обслуживание такая в размере 18% в моём чеке?

Полноватая индейка раскраснелась. Избегая смотреть мне в глаза, она поспешно и сбивчиво протараторила:

— Ой, вы знаете, я совсем забыла упомянуть, тут вот у нас в меню в самом низу написано, что мы уже включаем в счёт 18% комиссию…

— Я понимаю, — сказал я спокойным покровительственным тоном, — но что это за комиссия? За что она?

— Ну, это чтобы все получали одинаково.

— То есть вы берёте эти 18% и дербаните между всеми так, чтобы те, кто получает меньше, получали столько же, сколько те, кто изначально получает больше?

— Нет, мы делим между всеми поровну.

Я стал запутываться в клубке кастрированной псевдокоммунистической логики, поэтому решил дальше не копать.

— Ну ясно, — сказал я, разочарованно постукивая ложкой по тарелке с десертом. — Я правильно понимаю, что вы в одностороннем порядке залазите мне в карман, берёте 18% сверху, потом я, наивный агнец, оставляю вам ещё 20%, и таким образом получается, что мной оставлено было почти 40% чаевых?

Официантка сконфуженно подтвердила мою дикую теорию и ещё раз не преминула заметить, что 18% — это всего лишь комиссия, а не чаевые.

— Если я скажу, что вы официантка, вы перестанете быть женщиной? — задал я риторический, но прямой вопрос, на что смышлёная официантка-женщина поспешила меня уверить, что сейчас же исключит добавленные мной 20% из счёта.


Позвонил хозяин квартиры в ярости:

— Боже, вы же замарали все стены в подъезде!! Как теперь быть, что теперь делать?

Я попросил его посчитать до десяти, глубоко вдохнуть и уточнил, о чём он.

— КАК о чём?! Вы же свой сраный велосипед пока носили, колёсами испачкали все свежепокрашенные стены! Капремонт был!!! Работы стоили три тысячи долларов, – тут я почувствовал, что он чуть ли не падает в обморок от своих же слов. – О чём вы думали?

А я точно помню, о чём я думал, когда на плечах поднимал велосипед на четвёртый этаж и обратно. Я думал: какого хера здесь нет лифтов и почему коридоры такие узкие?

— И что вы предлагаете? — спросил я спокойно.

— Либо вы больше не носите в квартиру велосипед, либо мы вас будем вынуждены выселить!

Нашёл, чем угрожать мне — прожённому путешественнику. Я пообещал, что буду оставлять велосипед на улице. Так будет даже легче: не придётся каждый раз тратить десять минут на то, чтобы поднять его в квартиру.

Впрочем, американцы любят паниковать. Вечером, когда я пришёл домой, стены были чистенькие и отполированные – и никаких следов от колёс велосипеда. Я хотел же ведь хозяину предложить протереть следы тряпочкой, но, кажется, они и без меня догадались.


Какой-то рандомный американец с утра мне рассказывал, что отправлял свою дочь в девяностых в Беларусь и что он постоянно теряет всякие вещи. Я так и не понял, связаны ли как-то эти два события, и зачем вообще он мне это рассказывал.


Где-то что-то в мире пошло не так, и я всё склонен спихивать на Меркурий.

Иначе как объяснить, что за полчаса нас из едущей машины обстреляли неведомые дебилы пластмассовыми пульками, потом какой-то тип украл у женщины из соседнего ресторана сумочку и средь бела дня, пока бежал через пять полос, был почти дважды сбит машинами, после чего некий сумасшедший псих, проходивший мимо, решил мимо не проходить и полчаса в кататоническом ступоре простоял возле нашей компании, поливая хитами восьмидесятых из старой переносной магнитолы. А сейчас, чтобы красиво завершить вечер, я зачем-то ответил на неизвестный номер и в итоге пять минут проболтал с женщиной-сайентологом из Лос-Анджелеса, которая на самом деле набирала какого-то Джеймса, но попала почему-то именно ко мне и вот теперь мне впаривала, что мне обязательно стоит посмотреть их тв-канал scientology-tv.

Короче, Нью-Йорк.


Вчера была типичная для Нью-Йорка сцена. Сосед решил в 10 вечера затащить к себе в апартмент халявную тв-панель дюймов эдак на 70, которую кто-то выставил на улице. Соседка по этажу высунула голову в свою дверь в возмущении:

– Какого вы тут шумите в такое время?!

Сосед, на тот момент уже забивавший во что-то зачем-то какие-то гвозди (я обо всём догадывался только по хаотичным звукам из общего коридора), ответил по букве закона:

– Вообще-то ещё нет одиннадцати.

Недовольная, соседка, закрывая свою дверь, продолжила что-то неразборчиво бормотать, а сосед, уже с особой яростью вколачивая гвозди и одновременно пытаясь, видимо, одолеть чёртову панель, лаконично прокомментировал ей вслед:

– Фак ю!!!

Через полчаса стало тихо. Всю ночь мне снилось, что я смотрю телевизор.


Я подумал, может, она просто ненавидит мужа, может, это она ему сломала руку и хочет, чтобы он побыстрее отдал концы, чтобы весь трейлер наконец достался только ей одной? Иначе как объяснить эту улыбку? Хотя, если старушка и вправду понимает, что рак — это не приговор, а сломанная нога лишь временное неудобство, то понять её можно.

Уходя, я сказал арабу, что всё ясно, хотя ничего ясно не было. Если ты делаешь что-то, с чем несогласен, — зачем ты это делаешь? Либо, если продолжаешь это делать, хотя бы постарайся это изменить, ведь так? Ну так вот, оказывается, не так. По крайней мере, не у всех.

— Ахахаха, — засмеялся вдогонку араб, — а в среду знаешь сколько градусов будет? Плюс двадцать четыре, ХХААХА!

#путешествиепо48штатам


Примерно в четыре часа утра резкие звуки с улицы выдёргивают меня из сладких миров Морфея. Я нехотя верчу головой, как будто пытаюсь что-то разглядеть, но на самом деле всего лишь хочу определить природу жуткого скрежета снаружи. Через пару минут начинаю понимать, что приехал комбайн и теперь он очищает стоянку от снега и — что гораздо хуже — ото льда и наледи на асфальте. Сначала слышатся звуки задней передачи: «Ииии-ииии-ииии-ииии», — после чего начинается сущий ад, которого не пожелаешь и врагу, даже если ты очень злой и злопамятный человек. Я лежу стиснув зубы около получаса с таким вот саундтреком на фоне, в голове перебираю возможные сценарии развития событий о том, как я выхожу в одних трусах на улицу и вежливо кричу водителю убираться нахер, и только я уже собираюсь вставать, как вдруг вновь воцаряется тишина и снегоуборочная машина уезжает. Наверное, думаю я, у водителя есть хороший ангел-хранитель.

Утром любопытство приводит меня обратно в офис к арабу. Я спрашиваю, в курсе ли он, что по ночам снегоуборочная машина бесчинствует на парковке, будя бедных и ни в чём не повинных постояльцев.

— Да, есть такое дело, но мы бессильны, — араб разводит руками. — Понимаете, у них такой график. Они начинают чистить улицы в два ночи, а к нам попадают обычно около четырёх.

Мне непонятно, когда люди признаются в своём бессилии, оправдывая этим любые гнусные поступки. Как-то раз я спросил продавца в одном из сетевых магазинов здорового питания, знает ли он, что срок годности половины салатов, что они продают, истёк в прошлом месяце. Мужчина вот так же, как этот араб, развёл руками и признался, что знает, но они, мол, ничего поделать не могут — не хватает рабочей силы, персонала и так далее. Когда я спрашивал врачей, нормально ли выставлять вон пациента с полуназначенным лечением, то получал тот же ответ: нет времени на каждого. Искусственный цейтнот и выученное бессилие — два главных бича современной цивилизации; индульгенции, которые работают почти с каждым мыслимым грехом.

Участники Стэнфордского эксперимента оправдывали своё поведение тем же самым: мол, они заложники обстоятельств. И действительно, очень часто обстоятельства — как лук на гнойнике, вытягивают из людей всё самое поганое, но вопрос в том, сколько в каждом из нас поганого и как это поганое искоренить до того, как нам на гнойник положат луковицу.

Вспоминается недавний случай, когда я вечером приехал на кемпинг в недрах Иллинойса. Было уже поздно, но в одном из трейлеров всё ещё с надеждой горел свет в окне. Оказалось, что это трейлер управляющего кемпингом. Мне навстречу вышла миловидная старушка лет шестидесяти с чем-то. Она широко улыбнулась, поприветствовала меня, зарегистрировала и обеспечила на ночь дровами. Я был уставший, голодный, но в присутствии старушки вдруг неожиданно развеселел — так заразительна оказалась её улыбка и позитивизм.

Я собрался уходить, когда заметил, как по её лицу скользнула лёгкая тень скорби. Из трейлера донеслись мучительные стоны. Я вопросительно посмотрел на женщину.

— Муж, — объяснила она. — Сломал на прошлой неделе ногу. До сих пор страдает…

Я сострадательно моргнул.

— А ещё, — добавила она, — сегодня мы были в клинике, и скорее всего у мужа рак мочевого пузыря.

Лицо старушки выражало даже, наверное, не скорбь, а какое-то неизбежное разочарование, которое рано или поздно постигает каждого в этой жизни. Я хотел что-то сказать, какие-то слова поддержки, но что скажешь в такой ситуации?

— Я уверен, что это всё-таки не рак, — сказал я и тут же почувствовал крайнюю глупость сказанного. В щеках ощутилось тепло от прилившей крови.

Тут совсем уж случилось странное, старушка взялась меня успокаивать:

— Не переживайте, всё будет хорошо, вернее, всё будет как будет, толку тут нервничать, — она снова расплылась в ослепительной улыбке.


7293 км

Был объявлен снежный шторм у озера Супериор. Я пару дней снова не высыпался, поэтому решил, что сниму номер в гостинице. Последний раз в гостинице я был когда — недели две тому назад?

Постепенно на обочинах дороги стали появляться белые пятна снега. Деревья лысели с каждым километром и наконец я въехал в обещанную бурю. Как будто кто-то сменил в фильме декорации, и вот я уже погружён в белёсый бесформенный эфир, не вижу, куда ехать, одновременно появляется внезапное ощущение праздника, как будто на дворе шестнадцатое декабря и вот-вот мне люди начнут на день рождения дарить подарки. Но подарков нет, и я мчусь дальше, предвкушая, как буду спать в мягкой тёплой постели, в кромешной тишине, в оглушающей тьме, как мне будут сниться сны…

Я открываю глаза. На меня смотрит толстый араб. Он улыбается той улыбкой, которая у людей появляется обычно после плотно выкуренного косяка.

— К нам? — спрашивает он.

— К вам, — подтверждаю я и тут же задаю встречный вопрос, кивая в сторону улицы: — Это у вас давно тут столько снега лежит?

— О, это! — араб смеётся, ухватившись за живот. — Ахахаха, это, блин, за последние сутки намело, представляешь?

Я нервно за компанию хихикаю, но получается неестественно. Араб вроде не замечает, продолжает смеяться, будто я рассказал самую смешную шутку в мире.

— За сутки! В середине октября!!! Аахаахаха! Это нормально?!

Я пожимаю плечами. Может, и нормально, откуда мне знать. Араб внезапно становится серьёзным.

— Это нормально, я спрашиваю?! — в его интонации чувствуется угроза человека, обиженного тем, что с его шутки не смеются.

Я спохватываюсь и лепечу:

— Нет, нет, конечно же, это ненормально! Более того, я вам скажу, что это даже возмутительно!

Довольный ответом, араб добреет. Протягивает мне карточку с кодом от двери моего номера.

— Шестой номер, первый этаж.

— Премного, — отвечаю я и быстро исчезаю в дверях, пока араб мне вдогонку желает хорошенько выспаться.

Вечером выхожу прогуляться и сталкиваюсь с проблемой американских городов, с которой уже много лет никак не могу смириться. Здесь нет тротуаров. Город состоит из центральной артерии, то есть весь Айронвуд на востоке Массачусетса пронизывает один широкий проспект-улица, по его сторонам располагаются заведения, бизнесы, заправки и жилые дома и к каждому из них от главной улицы ведут небольшие дорожки. Пока вроде всё складно. Но картина города рушится тогда, когда вдруг замечаешь, что вдоль главной улицы, как и вдоль улиц второстепенных, нет тротуаров. А тут ещё и снега за сутки навалило столько, что даже если бы тротуары там где-то всё-таки были, то теперь до них попросту не докопаться.

Соответственно, я иду медленно, по колено в снегу, как арктический ледокол, протаранивая выпавшие с неба льды Северной Америки, и про себя матерюсь, почему не кладут тротуары и не чистят потом их от снега.

Но мои мучения в американской глубинке тут же компенсируются неожиданным открытием: я узнаю, что в отеле, где я поселился, есть сауна, рядом с номером двадцать пять. Там, где должен быть номер двадцать шесть, теперь оборудованная сауна и душ. Внутри никого, и я целый час, в предвкушении всё ещё здорового семичасового сна, парюсь в гордом одиночестве.

Показано 20 последних публикаций.