Алексей Маракулин

длинные молодые ноги нагретые солнцем

девушка с английской булавкой

и я похаживаю понашиваю тихонько

радостное жадное внимание

она жила скверно, то есть была полным, послушным рабом вещей, окружавших её

он рыдал он выл он был вне себя он обезумел

его врага приговорили к пожизненному заключению в богадельне

бедные её руки цеплялись за одеяло некрасивым и слабым движением

Простите, немного в сторону.

Судя по однажды вырванному из кибальчишевского сердца и показанному где-то здесь выше отрывку из, читать там совершенно нечего. В этом и затык, и трагедия. Серёженька в реале, по-доброму, сейчас взрослеет, набирает быстрее. А текст этот графоманский и несчастный, на фоне остроты, вала событий, связанных с войной, уже ничего кроме стыда не вызывает. Вырос мальчик из детских штанишек.

Потому непубликация станет исходом. И лицо сохранит, и юмор такой здесь оценят.

А малому потупчиковскому совнаркому нужно коллективно вложиться, переложить эту книгу (плагиат для сей кодлы дело святое) по типу булгаковской Зойкиной квартиры. Не стесняться, ни в коем случае! Удачная перелицовка пьесы на современный лад о похождениях современного псевдопярщика Аметистова в нынешней Москве пробьёт не то что Кириенко в дивеевском погребе, а ещё кого повыше. Люди устали от просто бань и соскучились.

На Аметистова Серёжа, конечно, не тянет. Но на модный нынче хор из плебеев-полубояр, вместе с растолстевшим бывшим патроном, с его алой клоунской нашлёпкой, на фоне красного кирпича кремлёвской стены, вполне.

Дело как всегда за малым - не страдать хуйнёй, а дело делать. Михал Афанасьевич не обидится.

всё-таки она его любила

только, сволочь, опять оброс

заговорил чёрный человек и поднял брови

юноша-женщина

- Мы умеем читать бумаги!

- Финита. Клим!